Эзили молча слушала, кивала, улыбалась, снова кивала. Не доходя до нее двух ступенек, он заметил, что у нее глаза в цвет надетого на ней белья, их маленькие радужные оболочки плавают в море красного.

– Твои глаза, – выпалил Джэй, внезапно остановившись.

Эзили спустилась пониже, взяла его руку и вложила ее себе между ног. Он почувствовал ее живительную теплоту. Пальцы его тут же увлажнились, вслед за ними и внутренняя сторона ее кофейного цвета бедер.

Она потерлась о него и вздохнула, когда его пальцы проскользнули внутрь, двигаясь как бы сами по себе. Первый раз она кончила прямо здесь, на лестнице, яростно насаживаясь вращательными движениями на его руку. Вслед за тем она, улыбаясь, как насыщающийся ребенок, облизала один за другим его пальцы, слизывая с них свои соки, после чего, не говоря ни слова, втянула его в квартиру.

К этому моменту Джэй забыл и думать про ее глаза.

10.00 вечера

Когда тебе нужен какой-нибудь вервольф, его нигде нет. Эгретов тоже почти не попадалось. Бреннан уже два часа расхаживал по улицам, прежде чем наконец заметил искомого члена шайки. Это был вервольф, который, пошатываясь, выходил от Уродов.

Вервольф этот был большим, волосатым и мускулистым. На нем были заношенные рваные джинсы, а всяких цепей, кожаных ремешков и шнурков надето было достаточно, чтобы заполнить ими гардероб Майкла Джексона. Прикрывавшая лицо пластиковая маска Мэй Уэст не просто служила цели сделать его инкогнито, но меняла образ. Он постоял на улице перед входом к Уродам с явным намерением выдоить несколько баксов из группы стоящих у входа туристов-натуралов, которые никак не решались войти в бар, затем, оставив их, прошествовал, качаясь, в находившийся в полуквартале переулок. Бреннан последовал за ним.

Переулок оказался вполне подходящим, темным и глухим. Джокер отливал на кирпичную стену, напевая про себя «Я так одинок, что могу умереть» низким противным голосом. Он как раз застегивал ширинку, когда Бреннан приставил к его горлу лезвие ножа и задушевным тоном произнес:

– Мне кажется, голос твой будет звучать гораздо лучше, если я сделаю надрез вот здесь. Ты согласен?

Джокер застыл как парализованный, затем, когда Бреннан отступил чуть назад, медленно повернулся, тщательно отставив руки подальше от боков.

– Ты чо, натурал спятивший, да? – наконец спросил джокер.

– Да вот, решил посетить большой злой город и проведать в нем кое-каких старых друзей. – Бреннан запустил левую руку в карман своей джинсовой куртки. – Моя визитка, – сказал он, доставая туза пик.

Огромный джокер вдруг мигом съежился.

– Это чо, взаправду, чувак?

– А ты проверь, – предложил Бреннан, но джокер тут же замотал головой. – Танцевать я не расположен, – сказал Бреннан. – Хочу просто поговорить. И для этого ищу рыбину покрупнее. Колдун, Ленивый Дракон или, может быть, Исчезник. Видел ты кого из них сегодня вечером?

– Дракона недавно видел. Тот сказал, что всю ночь будет у Синиц, но он от этого не в восторге. Пристроился телохранителем к какой-то шишке из Кулаков, так что в вечеринке не участвует.

Бреннан кивнул. Ленивый Дракон был фрилансером, время от времени работающим на Кулаков, чаще всего напрямую на их лейтенанта по имени Филипп Каннингэм, занимающего заметный пост в организации. Каннингэм, прозванный Исчезником из-за своей способности становиться невидимым, мог быть в курсе, если бы Кин заказал Хризалис. Бреннану и самому приходилось работать на Исчезника, когда он внедрялся к Кулакам с целью подорвать их структуру изнутри. Он, так уж получилось, спас Исчезнику жизнь, когда мафия пошла на штурм его штаба. Возможно, с ним удастся договориться.

– О’кей, – произнес Бреннан. Указывая лезвием ножа, продолжил: – Это что, прикид вервольфа на текущую неделю?

– А?

– Маска.

– Ну, ясно.

– Давай ее мне.

Бреннан внимательно наблюдал за движениями вервольфа. Ношение общей маски было их символом, знаком принадлежности к банде. Иной фанат из вервольфов скорее убьет, чем отдаст ее.

Этот сначала было напрягся, затем вздохнул и расслабился. Знал, наверное, репутацию Бреннана и, несмотря на свой размер и грозный вид, не желал связываться с человеком, год назад проредившим ряды Кулаков.

Он снял маску и, отвернувшись и опустив голову, подал ее Бреннану. Бреннан принял маску, заглянул человеку в лицо и промолчал. Хоть и видывал их хуже, много хуже, все же понял он, почему зловещего вида вервольф стыдится своего лица. Оно было лицом мальчика, остановившего в росте в годовалом возрасте. Лицо ребенка, мягкое, прекрасное лицо, было уродливо встроено в огромного размера голову. Все это странно контрастировало с дикарским кожано-металлическим одеянием джокера.

Бреннан отступил, вервольф тоже, сохраняя осторожность и отвернув лицо. Затем он быстро скрылся в переулке.

– Ширинку застегни! – выкрикнул Бреннан ему вслед.

– Спи, – шепнула ему Эзили, когда они закончили.

Он уже чувствовал сонливость. Все, не противиться этому искушению, устроиться поудобнее на куче мягких ковров, закрыть глаза и погрузиться в покой. Он только сейчас осознал, насколько истощен.

Эзили улыбнулась, прижимаясь к его руке своей мягкой полной грудью. Хоть они и не потрудились даже включить освещение, он все же различал ее в свете уличного фонаря, просачивающемся сквозь слегка колышущиеся занавески. Ее соски были большими и темными, цвета горького шоколада. Он помнил их вкус. Он протянул руку, коснулся нежной кожи внизу ее груди, но на сей раз ее пальцы сомкнулись на его запястье, и она мягко отвела его руку.

– Нет, – шепнула она, – просто засыпай. Закрой глазки, мой маленький. Сон придет. – Она поцеловала его в лоб. – Сон про Эзили-je-rouge.

Какой-то своей частью Джэй осознавал все безумие происходящего, но другая его часть оставалась беспечной. Он подумал, не собирается ли Эзили раскрутить его на деньги. В конце концов, она же проститутка вроде бы. Но это его не беспокоило. Сколько ни запросит, она того стоит.

– И сколько берешь за всю ночь? – осведомился он сонным голосом.

Эзили это показалось забавным. Она рассмеялась своим легким музыкальным смехом и начала опытными проворными пальцами растирать ему лоб. Это необыкновенно успокаивало. В комнате было тихо и темно. Он закрыл глаза и позволил себе впасть в забытье. Пальцы у Эзили такие ласковые. Откуда-то издалека доносился ее голос, тихое воркование:

– Всю ночь, всю ночь, – звучало так, как если бы она в жизни не слышала ничего более забавного. Доносились издалека и другие звуки, где-то открылась дверь, шуршали чьи-то одежды, как будто кто-то пришел сюда, но Джэй слишком устал, чтобы обращать на это внимание. Он поплыл, погрузился в теплое море сна, зная, что уж сегодня кошмар к нему не придет.

Тут с лязгом отворилась наружная дверь и кто-то выкрикнул:

– Где он?

Яркий свет хлынул из коридора на лицо Джэя, заставив его пробудиться. Он неуверенно сел, провел ладонью по глазам. Сквозь пальцы разглядел нечеткий в ярком свете, нарисовавшийся в дверях силуэт.

– Вот дерьмо, – пожаловался он, силясь вспомнить, где находится.

Эзили вскочила на ноги и о чем-то кричала вторгшемуся по-французски. Джэй ничего по-французски не понимал, но по ее тону догадывался, что многие слова из ее речи не встретишь в общеупотребительных франко-английских словарях. Он услышал приглушенный шум позади и обернулся как раз вовремя, успев заметить темный силуэт, мелькнувший и тут же исчезнувший в дверях спальни. Ребенок, подумал он, какой-то горбатый или с искривленным позвоночником, но в полутьме не различишь. Этот кто-то скрылся за закрытой дверью.

– Я не в силах противиться, – сказал стоящий в двери. Голос его был хриплым и нетвердым. Эзили в ответ выплюнула что-то ехидное по-французски. – Я не знаю, – умолял он. – Не могу больше. Эзили, мне нужен поцелуй. Очень нужен. Выслушай меня.